с Барином, беспокоясь о его судьбе, собрали ему худо-бедно разных подгонов - но Строри ничего у нас не взял. Напротив, он принял нас у себя в палате, где угостил обедом, вином и различными фруктами. Оказывается, он неплохо поднимал в карты, а также имел дань с того, что присылали прочим пациентам их родственники. Курил он только сигареты и вообще жил так, что ему вполне можно было бы позавидовать. Сам он настолько не хотел уходить с отделения, что даже заслал кое-какую мзду за еще одну неделю обследования, пролежав вместо положенных четырнадцати двадцать один день. Он стал на “молодежном” более чем “старослужащим”, но жил слишком широко и не вел “дневник сумасшедшего”. Поэтому на исходе трех недель его вышвырнули из дурки с диагнозом “совершенно здоров”. Уходить он не хотел, и его пришлось гнать с отделения охране больницы. Когда я упрекнул его в таком неумелом “закосе”, он только рассмеялся мне в лицо. - Что? - удивился он, выслушав про мой метод. - Две недели жрать баланду и кропать